В эти дни Спасо-Преображенский Валаамский монастырь отмечает 20-летие своего возрождения. 13 декабря 1989 года, в день празднования Апостола Андрея Первозванного, на остров прибыли первые шесть иноков.
За минувшие два десятилетия от печального советского прошлого острова не осталось и следа. Восстановлены храмы, возрождена скитская жизнь, вновь над Валаамом звучит голос колоколов. Но не только внешне возрождается монастырь. Ожили его духовные традиции – послушания, наставничества, молитвы; традиции устроения внутренней жизни обители.
Сейчас в числе братии 160 человек, часть из которых живут в самом монастыре, часть – на скитах, а также на подворьях, которых у Валаамского монастыря семь. Здесь обрабатывают поля и сады, содержат скот, пекут хлеб, выращивают форель. Есть иконописная мастерская, свечная, слесарная, столярная, кузня, свой флот и автохозяйство. В нынешнем году Валаам посетили более 120 тысяч паломников и туристов.
Сегодня почти невозможно представить себе ту разруху, которая царила на Валааме к началу девяностых. Но ее хорошо помнит епископ Троицкий Панкратий, нынешний игумен Спасо-Преображенского монастыря, прибывший на остров в январе 1993 года.
– Вы были назначены наместником Валаамского монастыря в бытность свою экономом Троице-Сергиевой лавры. Какие чувства вы испытали в связи с этим назначением? Как встретил вас Валаам?
– Весной 1992 года я впервые побывал на Афоне в Пантелеимоновом монастыре. Мы были там всего сутки – вместе с членами делегации Фонда славянской письменности и культуры привезли из Иерусалима на Святую гору благодатный огонь. Но я был настолько потрясен увиденным и настолько проникся святой жизнью афонских подвижников, что во мне родилось горячее желание перевестись в братию Пантелеимонова монастыря.
По возвращении в лавру я написал прошение с просьбой перевести меня на Афон, оно попало к Святейшему Патриарху Алексию. И поздней осенью того же года Патриарх вызвал меня к себе: «Вы хотите на Южный Афон, – сказал он, – а я предлагаю вам поехать на Северный, наместником возрождающегося Спасо-Преображенского Валаамского монастыря…»
В праздник Крещения Господня, 19 января 1993 года, мы вместе с игуменом Андроником (Трубачевым), тогдашним наместником Валаамского монастыря, сослужили Святейшему Патриарху в Богоявленском соборе в Москве. Два наместника – нынешний и будущий оказались рядом, и Алексий II с улыбкой приветствовал нас обоих как валаамскую братию.
На следующий день вышел Патриарший Указ, и я двинулся на Северный Афон – на Валаам. Необходимо было торопиться, потому что стояла зима, и нужно было успеть добраться до острова, пока это было возможно – по Ладоге.
Помню, погода в день моего отправления из Приозерска на остров была ужасная – сильный мороз, ветер. Это сейчас я знаю, что это очень неблагополучное сочетание для плавания, особенно по Ладожскому озеру. А тогда опыта еще не было. Поднялся из каюты к капитану – смотрю: матрос привязался веревкой к палубе и сбивает с бортов судна лед – оно обледеневало со стороны волны и могло перевернуться…
Путешествие было очень трудным, и в какой-то момент мне даже казалось, что не доплыву до Валаама, не достоин я его. Но до острова мы все-таки добрались.
Приплыли вечером. Темнота. Встречает меня немногочисленная тогда братия. Везде разруха, облупленные стены, страшные черные леса, в которые был тогда одет огромный Спасо-Преображенский собор… Ужасные бытовые условия. После Троице-Сергиевой лавры, достаточно устроенной и ухоженной, мне все это показалось кошмаром. «Все, – думаю, – помру я на этих руинах». Келии братии тогда находились по соседству с квартирами местных жителей – подъезд общий. Моим соседом, например, был известный валаамский хулиган, и молиться по вечерам было просто невозможно: у него были свои «всенощные бдения» – с громкой музыкой, пьяными криками.
Сам остров я полюбил сразу, потому что всегда стремился к уединенной монашеской жизни, и пребывание в городском монастыре, да еще таком публичном, как Троице-Сергиева лавра, несколько тяготило меня. Но настроение в первое время по приезде на Валаам, помню, было невеселым. Однако Господь укреплял, с братией сложились очень хорошие отношения, мы помогали друг другу.
И потихонечку, с Божией помощью, с помощью добрых людей стало все налаживаться.
– Нынешние насельники обители – кто они? Как вы считаете, отличается ли современное монашество от дореволюционного?
– По сути не отличается, сущность и цель монашеского подвига неизменны, а по внешним своим проявлениям – да. С одной стороны, человек двадцатого века впитал в себя опыт предшествующих поколений, багаж знаний у него больше, чем, скажем, у крестьянина века девятнадцатого. Валаам ведь традиционно был крестьянской обителью, интеллигенции среди братии почти не было. С другой стороны, многие монахи, подвижники благочестия дореволюционных времен, совершенно порой неграмотные, были носителями глубочайшей духовной культуры и удивительной мудрости. Этих детей Божьих просвещал свет Христов, в их немощи, немудрености и простоте совершалась сила Божия, которая их делала великими людьми. Такой святой простоты и чистоты сейчас нет.
Что касается нынешних насельников обители, то еще несколько лет назад в монастырь приходили люди, воспитанные советским временем. А советское время, пусть и совершенно по другим соображениям, все-таки ограждало человека от порочных соблазнов и растления. В последние годы стали приходить воспитанники уже нового поколения – и со всеми болезнями, свойственными современной молодежи. Я бы назвал это поколение более покалеченным.
Одновременно появились и те, кто с детства воспитывался в вере, – ходили с родителями в храм, посещали воскресную школу, им понятна монастырская среда. Таких раньше почти не было.
– В девяностых годах многие стремились в монастыри, но далеко не все оказались готовыми достойно нести иноческие обеты. Нынче «монашеский бум» спал. Можно ли говорить о том, что сейчас отношение к монашескому служению со стороны желающих поступить в обитель стало более осознанным, более качественным по сути?
– Я бы не назвал это бумом. Но то было время, когда многие стали искать Бога, и некоторые стремились к монастырской жизни. Неофитство было гораздо сильнее, чем сейчас. Люди приходили в обитель с каким-то своим, идеализированным видением монастырской жизни. А монастыри только-только восстанавливались, условия проживания, молитвенные и физические труды оказывались для них непосильными, да и вокруг новопришедших зачастую было больше таких же неофитов – опытных монахов почти не было. Люди разочаровывались и уходили. Поэтому текучесть действительно была довольно большой. Сейчас братия пополняется на четыре-пять человек в год. Кто-то уходит. И это нормально.
Понимаете, многие люди рассматривают уход в религию или совсем радикально – в монастырь, как попытку уйти от проблем реальной жизни. Это не веяние последнего времени – всегда так было. Еще живший в VI веке Иоанн Лествичник, игумен Синайского монастыря, говорил, что по призванию в монастырь приходят единицы, но более тех, кто приходит по обстоятельствам. Большая ошибка судить о монашеской жизни по внешним ее проявлениям. Попав в монастырскую среду по обстоятельствам, человек может как проникнуться такой жизнью, принять ее, так и разочароваться, отторгнуть, не поняв ее глубины.
– Владыко, Валаам нередко посещают бизнесмены, политики, космонавты, известные деятели культуры. Как вы считаете, им труднее обрести веру, принять православное мировоззрение, чем обычным людям, не обремененным ни публичностью, ни такой мерой ответственности?
– Мы говорим, что в церкви есть прихожане, а есть – захожане… Есть люди, которые находятся в духовном поиске, которые пытаются осмыслить и изменить свою жизнь, исходя из новых критериев – христианских. Но не все готовы следовать по этому пути, хотя и Бога не отвергают. Поэтому есть и так называемые бытовые православные, которые и в прорубь на Крещение готовы нырнуть, и кулич на Пасху освятить, и свечку к иконе поставить, но душа их спит. Это касается всех людей – и обычных, и публичных.
Другое дело, что бизнесмены, политики, да и вообще известные люди, имеющие высокий социальный статус, живут среди таких обстоятельств и сталкиваются с такими проблемами, которые мало совмещаются с христианскими идеалами. Конечно, им бывает труднее прийти к подлинной вере, чем простым людям. Ведь поступки и вся жизнь христианина основаны на его вере. Всякий человек одарен духовно, важно только не заглушать совесть. Взяточник или вор не может быть настоящим христианином, сколько бы храмов он ни построил. Но, участвуя в восстановлении храма или монастыря, и такой человек нередко пробуждается и начинает жить духовной жизнью.
Поверьте, что среди российской элиты немало по-настоящему искренних христиан.
– Монастырь ежегодно посещают тысячи паломников. Наблюдаете ли вы какие-либо изменения в качественном составе, в их отношении к монастырю, к острову?
– Я бы сказал так: раньше среди паломников было больше подвижников, а сейчас паломничество больше напоминает религиозный туризм. Раньше люди готовы были переносить любые трудности – спать на полу на матах на каком-нибудь чердаке, потому что их негде больше разместить, скудно питаться. Для них важны были не бытовые условия, а возможность прикоснуться к святыне – все остальное уходило на второй план. Сейчас такое подвижничество свойственно, пожалуй, только украинским и молдавским паломникам, потому что они живут беднее. Знаю, что многие целый год копят средства, чтобы оказаться на Преображение Господне или на праздник Преподобных Сергия и Германа на Валааме.
Россияне же стали более требовательны. Я связываю это с тем, что раньше среди паломников было много людей небогатых, а сейчас – разных. Но припоминаю, как однажды среди паломников, живущих в достаточно спартанских условиях, я встретил на острове руководителя одного из субъектов Федерации. Оказалось, что он уже не впервые приезжает на Валаам так, «тайно образующее», и это удивило и обрадовало меня.
– Был период, когда отношения между монастырем и местными жителями были напряженными. Каковы они сейчас?
– Мы притерлись друг к другу, присмотрелись, примирились. Я не скажу, что все идеально гладко – всякие ситуации возникают. Наш народ привык во всех своих бедах винить власть, а власть на Валааме – это в том числе и монастырь.
Но люди как-то очень быстро забывают хорошее и перестают со временем замечать и ценить те изменения, которые произошли на Валааме исключительно благодаря монастырю. Капитальный ремонт канализации и водопровода, постоянная помощь – от ремонта до обеспечения продуктами – социальным учреждениям – местному детскому саду, школе, больнице. Мы печем хлеб для всего острова, монастырский флот полностью взял на себя обслуживание местной линии Валаам – Сортавала, причем на сроки нашей навигации влияет не время года, а исключительно состояние Ладоги – замерзла она или нет. И перевозит флот не только туристов и паломников, но, по символическим ценам, и местных жителей, а также весь груз, необходимый для жизнеобеспечения острова.
Сейчас налаживается обеспечение Валаама устойчивым энергоснабжением – проведены уникальные в техническом отношении работы по прокладке по дну Ладожского озера силового подводного кабеля длиной 27 километров, монтаж и наладка кабельно-высоковольтной линии, соединившей остров с материком. Отныне проблемы с электричеством и современными видами связи, не одно десятилетие мешавшие Валааму жить и развиваться, останутся в прошлом.
Опять-таки: надо отвезти тяжело больного человека или роженицу на материк – обращаются к монастырю, нужны дрова, материальная помощь – к монастырю, умер человек, надо хоронить – к монастырю. А благодарность в ответ мы слышим нечасто.
Но главное даже не это. Жаль, что, живя бок о бок с монастырем, многие по-прежнему не понимают значимости этого соседства не только в их повседневной жизни, но прежде всего в духовной. И это отчасти порождает потребительское, некорректное отношение к обители, которая и сейчас старается соответствовать своему статусу, приобретенному некогда в Православной России, – Северный Афон.
– После октябрьского переворота 1917 года Валаам оказался на территории Финляндии, и это уберегло обитель от разорения еще на двадцать с небольшим лет. Но в результате советско-финляндской войны вся Карелия, в том числе и Валаам, отошли к СССР. Насельники вынуждены были переселиться в глубь Финляндии, где основали Ново-Валаамский монастырь, который и сейчас является хранителем древних монастырских святынь. Не планируется ли вернуть эти святыни в Россию?
– Сейчас Ново-Валаамский монастырь является одним из самых крупных духовно-просветительских православных центров Финляндии, здесь работают прекрасно оборудованные реставрационные мастерские, созданы необходимые условия для хранения архива, книг. И мы благодарны финнам за то, что они сумели сохранить все это, потому что неизвестно, какая судьба была бы уготована духовным, художественным, историческим сокровищам Старого Валаама, если бы они остались тогда в Советском Союзе.
Что же касается возможности возвращения достояния Старого Валаама в Россию, то надо помнить, что церковь в Финляндии не отделена от государства, и сейчас все, что привезли некогда с собой валаамские монахи, является государственной собственностью этой страны. Поэтому и ставить этот вопрос должны высшие государственные и церковные власти. Но я не думаю, что этот вопрос актуален. Ново-Валаамский монастырь всегда с готовностью откликался на наши просьбы, всегда шел нам навстречу в предоставлении архивных документов, книг, фотографий. И я искренне благодарен нынешнему настоятелю Ново-Валаамского монастыря архимандриту Сергию за эту помощь. Без нее восстановить на Старом Валааме скиты, храмы, их внутреннее убранство в историческом виде было бы невозможно. Кстати, отец Сергий приезжал на Валаам и сослужил вместе с нашим духовенством Святейшему Патриарху Алексию II во время освящения Спасо-Преображенского собора.
Фото Михаила Шишкова
